Видео
Смотрите онлайн удобно и без смс Что такое новая серьезность? Алексей Беляев-Гинтовт, художник
В целом, новая серьезность настаивалась в девяностые годы в Петербурге. Непререкаемым авторитетом тогдашнего арт-сообщества был Тимур Петрович Новиков. Он, будучи одним из первых авангардистов новейшего времени, быстрее всех понял такую невероятную вещь, что будущее в прошлом. На сегодняшний день наиболее авангардным является, как это ни парадоксально, обращение к традиции. Что это и есть радикальный жест, ибо все остальные жесты, осуществленные в традиции современного искусства, оказались недостаточно радикальными по отношению к тому предельному радикализму, который нам явил Тимур. Когда целая популяция молодых, талантливых, безусловно красивых людей, вдруг в этом ежедневном авангардном путешествии, тревожном, иногда опасном (сколько погибших на этом пути), вдруг развернулась в прошлое. На первый взгляд прошлое. Оказалось, что динамический консерватизм, обращение к традиции дает молодому художнику гораздо больше, нежели привычные провинциальные формы актуального искусства, какие пришли к нам с Запада. И это был программный выбор, и было очень важно то, что в движении, так или иначе, присутствуют такие люди, как Сергей Курехин, Витор Цой так или иначе соотносился, группа «Кино» соответственно. И вот, эта популяция, могучая и непротиворечивая выступила с авангардным жестом, я бы сказал, предельного радикализма — будущее в прошлом. Так постепенно начала настаиваться Новая серьезность. Я совпал с этими людьми по биографии, по судьбе, по мироощущению. Мне кажется, что призыв к серьезности на территории актуального искусства, он предельно благороден. Новая серьезность — это торжество центростремительных процессов, торжество гармонии над хаосом, создания над разрушением. Случилось невозможное: на территории актуального искусства, которое в общественном сознании ассоциируется с бедой, катастрофой, провокацией, ужасом, вдруг появилась альтернативное мнение, добро, ясность, как понимают его наши соотечественники. И разговор о том, что соотечественники не поймут, что это сложно, далеко, абстрактно... Нет, это не так! Наши люди моментально отзываются на то, что ясно: добро, красота. И боевой клич неоакадемизма — за красоту, за разум, конечно же оказался и близок, и понятен нашим соотечественникам. Вот секрет популярности, опять же, если понимать под популярностью первоначальное значение этого слова: народность. Вот если будем говорить народность, то станет ясно, что это положительный термин. Здесь важно проследить протяженность во времени этого явления. Если в начале это был абсолютно безумный авангардный жест лично Тимура Новикова, в который поверило его ближайшее окружение, то со временем стало ясно, что классические тенденции... Если аполлонические тенденции, центростремительные тенденции, тенденции созидания, заявленные ультра авангардистами, вдруг не только оказались близки и понятны нашим соотечественникам. Многие опознали в этом ровно то, чего хотелось бы. Среди хаоса и распада вдруг появляется зерно прорастающее. Вдруг все это оказалось поддержанным тем тайным и дискредитируемым пластом академистов без нео, которых и готовили по традиции наши художественные учебные заведения. Здесь можно обсуждать качество этого обучения, в каком-то смысле я сам жертва этого обучения. Я имею в виду советский финал. К сожалению, почти ничему уже не учили. Но, посмотрите, на наших глазах академии государственные производят огромное количество мастеров. Стоит зайти на выставку в Большой Манеж, где по итогам года представлены работы молодых студентов — оторопь берет, невероятного качества работа! Это десятки людей, мастеров, молодых мастеров, качества Карла Брюлова. Видно, что СМИ очень мало внимания уделяет такому феномену, свойственному только нашей цивилизации. Ну, может быть в Китае, может быть в Северной Корее, сохранилась вот эта вот традиция мастерства и передача его по наследству. И, таким образом, произошло нечто невероятное, то, о чем говорил авангардист, то, что воспринималось шутейно. Торжество неоакадемизма в масштабах страны вдруг подтверждается самым невероятным образом: это и пластмассовые капителии на фасадах шашлычных... Не важно, не важно, сегодня они пластмассовые, а завтра вместо шашлычной появится что-то более значительное, но это неостановимая тяга масс к простоте, ясности, аполлонизму. И это понятно. Там, где социальная буря лишает людей последних нравственных ориентиров, на уровне эстетики появляется этика, являющаяся полюсом. Если в Петербурге был заявлен аполлонизм, то с точки зрения Петербурга Москва и все здесь происходящее, так называемое, актуальное искусство, конечно же, дионисийство. Мы понимаем, что это очень приблизительные термины, не будем забывать о Дионисе Ницше, на философском уровне, конечно же, война образов куда сложнее, глубже, многомернее. Но для полемической ясности Петербург был заявлен аполлоническим, Москва, с точки зрения Петербурга, дионисийской. И вот тот разгул страстей, который все эти годы являют нам московские актуалисты, настолько оттолкнул массы от самого по себе феномена актуального искусства... Странно, что они до сих пор удивляются, почему молодежь не интересуется так называемым актуальным искусством, почему не вливаются в ряды актуалистов сотни молодых, почему, как правило, те же, кто в советское время, так или иначе, сформировались и продолжают историю современного искусства России. Где же те миллионы молодых? Ну, было бы странно, если бы у Кулика появились тысячи последователей. Я видел фотографию, где он делает миньет собаке... И заканчивая неоакадемическую тему, я могу сказать, Новосибирск был таким самым ясным и отточенным кристаллом неоакадемической короны в моем представлении. А вот с тех пор такой доктринальной неоакадемической ясности у меня нет, скорее, я бы назвал свое творчество традиционализмом, приближением к традиционализму. Так получилось.
